ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ПРОЦЕССАХ УМСТВЕННОЙ ДИФФЕРЕНЦИАЦИИ В РАБОТАХ ПСИХОЛОГОВ ФРАНЦУЗСКОЙ И ЖЕНЕВСКОЙ ШКОЛЫ (Т. РИБО, Э. КЛАПАРЕД)

Дата добавления: 2014-11-24 | Просмотров: 1596

Обобщающий труд Т. Рибо «Эволюция общих идей» (1898) посвящен выяснению работы ума в процессах отвлечения и обобщения. В основу подхода к решению этой задачи положен генетический метод. Цель автора показать, что процессы отвлечения и обобщения «характеризуются полной эволюцией, т. е. что они существуют уже в восприятии и, постепенно проходя через ряд последовательных стадий, который можно определить, достигают самых высших форм — чистого символизма, доступного лишь для незначительного меньшинства» (цит. соч., с. 1).

В описании стадий развития в труде Рибо большое место занимает представление о дифференциации первичных относительно грубых «неопределенных» продуктов познания, о значении умственного выделения отдельных признаков предметов и явлений, о постепенном «отделении» общих идей от реальных событий, данных в непосредственном чувственном восприятии. Для обоснования развиваемых представлений о путях эволюции отвлечения и обобщения он привлекает большой фактический материал, накопленный наукой того времени: из области поведения животных, детской психологии, дефектологии, данные лингвистики о развитии языка, этнографические факты, касающиеся первобытных народов, использует данные истории науки о ходе развития научных понятий, теорий, классификаций.

Можно выделить несколько главных линий анализа, по которым Рибо прослеживает эволюцию познания и в которых ясно проступает роль процессов анализа и дифференциации исходных более грубых и примитивных образований, роль процессов выделения отдельных признаков предметов и явлений и высвобождение «символических» умственных продуктов из их первоначальной синкретичной связанности с конкретными образами восприятия.

41

1. Развитие познания как переход от неопределенного к определенному

Единственной подходящей формулой, характеризующей сущность умственного развития на его начальных стадиях, Рибо считает следующую: «ум переходит от неопределенного к определенному» (с. 31). Впервые эта формула появляется у Рибо в связи с обсуждением вопроса, какие термины — общие или частные — первыми появляются в речи ребенка. Этот вопрос разделил философов на два лагеря. Представители одного (Локк, Кондильяк, Смит, Стюарт) считали, что вначале появляются частные представления, а представители другого (Лейбниц) отстаивали взгляд о первичности в познании и речи ребенка общих понятий и терминов. Такая постановка вопроса, с точки зрения Рибо, неправомерна, т. к. прилагает к зародышевому состоянию ума и речи формулы, подходящие только для взрослого сознания, прилагает к еще складывающейся интеллектуальной жизни категории, годные только для интеллектуальной жизни уже сложившейся. По Рибо, первичные умственные продукты отвлечения и обобщения — генерические образы — это и не частные, и не общие категории, это «промежуточное состояние между частным и общим, родственное по природе и тому и другому, и представляющее род смутного упрощения» (с. 31). А разделение в познании частных представлений и общих понятий требует длительного пути развития и складывается в психике ребенка много позднее.

Столь же неправомерна, по мнению Рибо, постановка вопроса, что раньше появилось в историческом развитии речи — слово или фраза. Основываясь на известных ему лингвистических данных, Рибо приходит к выводу, что эволюция речи начиналась «с протоплазматического состояния, не имеющего ни органов, ни функций» (с. 70). Лишь мало-помалу речь приобретала их и переходила «от неопределенного к определенному, от состояния расплывчатого к состоянию установившемуся» (там же). Последовательные моменты этой дифференциации нашли выражение в появлении грамматических форм и частей речи, в переходе от более древних, так называемых аглютинирующих, полисинтетических, голофрастических языков (в которых фраза может состоять из одного слова или из сложного слова, происходящего из сплетения нескольких), к более новым аналитическим языкам с ясным разделением слов и частей речи.

В аналитических языках наиболее поздно появляется как самостоятельная часть речи глагол и предлоги, и союзы как специализированные формы для выражения отношений. Глагол сначала, согласно Рибо, слит с прилагательным, существительным или местоимением и лишь постепенно выделяется как самостоятельная часть речи. При этом Рибо полагает, что глагол выражал сначала «смутное понятие о продолжительности,

42

о непрерывности действия; это было как бы время «продолжающееся», как бы прошедшее, длящееся еще и теперь, прошедшее — настоящее. Содержащееся в глаголе прилагательное понятие, неопределенное в отношении времени, выяснялось лишь постепенно; кроме того, это различение моментов течения времени произошло неодинаково в различных языках: в некоторых из них, в других отношениях развитых, как, например, в языках семитических, оно осталось до сих пор очень несовершенным» (с. 74).

С появлением глаголов, изменяющихся по временам, и предлогов, выражающих отношения, вначале не отделенные от восприятия предметов, связанных соответствующими отношениями, постепенная работа дифференциации, пишет Рибо, в развитии языка заканчивается. По мысли Рибо, эволюция языков «аналогична той, которая происходит в живых существах, начиная с оплодотворенного яйца, и доходя у высших животных посредством разделения труда до определенной группировки органов и функций» (с. 78). Как и в живых организмах, развитие языка может быть квалифицировано как процесс «органогенезиса», который дал различным языкам возможность выйти из аморфного состояния и постепенно создать «специализированные термины и грамматические функции» (там же).

Положение об умственном развитии как переходе от неопределенного к определенному прилагается Рибо и к вопросу о развитии понятия о числе. Он считает неправомерной постановку вопроса о том, возникает ли раньше понятие о единичности или о множественности. «В начале, — пишет Рибо, — не существует ясного восприятия сначала единичности, затем множественности или наоборот: такое предположение не подтверждается ни наблюдением, ни рассуждением. Существует только смутное и неопределенное состояние, из которого вытекает противоположение непрерывного и прерывающегося — соответствующих вначале единичности и множественности. Целые века потребовались для того, чтобы дойти до точного понятия об отвлеченной единице, в том виде, в каком оно существовало в уме первых математиков; это понятие есть результат разложения (разрядка автора), а не прямого и непосредственного утверждения» (с. 133).

2. Переход от генерических образов к понятиям.
Ключевая роль суждений. Разное отношение вклада анализа и синтеза на разных ступенях познания

Рибо рассматривает познание как результат аналитико-синтетической деятельности. «Мы знаем, — пишет он, — что основной механизм познания сводится к двум противоположным процессам: ассоциации и диссоциации, ассимиляции и дифференцированию, соединению и разделению, — одним словом, к синтезу и анализу» (с. 84).

43

Вклад Рибо в теорию аналитико-синтетической деятельности состоит в том, что он, вероятно, впервые высказал предположение, что по мере познавательного развития происходят существенные изменения в соотношении процессов анализа и синтеза и в той роли, которую каждый из них играет в формировании обобщений разного уровня.

Прежде всего Рибо полностью соглашается с мнением Полана, что вначале, на ранних этапах развития, эти два процесса столь тесно переплетаются друг с другом, что их трудно отделить, так что мы имеем перед собой скорее всего аналитический синтез и синтетический анализ. Разделение анализа и синтеза — это продукт более поздней дифференциации. Хотя хотелось бы заметить, что эта дифференциация вряд ли когда-либо становится полной и абсолютной.

Что касается изменения в соотношении удельного веса анализа и синтеза, то этот вопрос рассматривается Рибо в связи с проблемой перехода от генерических образов как первичных начальных обобщений к обобщениям более высокого уровня, имеющим статус понятий.

Термин «генерический образ» употребляется Рибо в том значении, которое он получил у Гальтона и Гексли для характеристики обобщенных представлений о нескольких более или менее сходных предметах. В генерическом образе подчеркнуты и резко выражены общие черты сходных предметов, тогда как различия остаются смутными. Генерический образ — это первая, самая низшая ступень обобщения и абстракции. В образовании генерических образов, согласно Рибо, главную роль играет ассимиляция, синтез; ум работает исключительно над сходствами. Но затем по мере удаления от этого момента и по мере дальнейшего развития обобщения и отвлечения «происходит обратное: ум начинает все больше и больше работать над различиями... И чем выше мы поднимаемся, тем больше преобладает анализ, потому что ум идет все дальше в поисках за сходствами, все более и более скрытыми за различиями» (с. 85).

Для иллюстрации различия между генерическими образами и наиболее приближающимися к ним общими понятиями Рибо приводит следующую схему.

Каждая строка соответствует здесь какому-нибудь предмету, а каждая буква — одному из его главных признаков.

Таблица I изображает условия формирования генерического образа. Одна часть его, а именно ABC, повторяется каждый раз и находится всегда в одном и том же месте. Поэтому исключение различий происходит практически пассивно, само собою: они как бы просто забываются, нивелируются.

Таблица II изображает условия образования простого общего понятия. Здесь нужно выделить A из всех предметов, в которых оно заключается. Но ввиду того, что признак A теряется среди различий и представляет лишь незначительную долю общего явления, он не обнаруживается автоматически сам собою, а требует «некоторого предварительного труда диссоциации и исключения» (с. 86).

«Труд диссоциации и исключения» Рибо раскрывает как работу анализа и результат суждения. Поэтому он приходит к выводу, что понятие есть результат суждений (выраженных или подразумеваемых) о сходствах при исключении различий. Если ряд объектов имеет незначительные сходства при больших различиях, то эти сходства не могут быть уловлены чисто пассивно, а могут быть выделены лишь посредством активного аналитического процесса. Иначе говоря, прежде чем отдельные признаки ряда объектов могут быть ассимилированы как общие, они должны быть четко выделены и отделены от многих других признаков. Но в таком случае выделенные и отделенные признаки становятся самостоятельными объектами познания. «Понятие, — пишет Рибо, — становится возможным тогда, когда ум приобретает способность отделять один или несколько признаков, извлеченных из числа многих других, и ставить их как независимую сущность, возводя на степень предмета известного, т. е. определенного в своих отношениях к нам и к другим предметам» (с. 88). Природа понятия, пишет Рибо, «определяется его составными элементами, а эти последние определяются посредством процесса отвлечения» (с. 195). При образовании понятий слово начинает прилагаться не к предметам как целостным образованиям, а к их отдельным качествам и атрибутам. Это означает «решительный шаг» в ходе развития ума, который, однако, чреват и негативными последствиями: тот же самый процесс, который создает настоящее понятие, когда атрибуты предметов выступают в познании как независимые сущности, неизбежно приводит к вере в идолы, в реализованные сущности.

3. Низшие, средние и высшие формы абстракции

Строя схему «полной эволюции» обобщения и отвлечения и выделяя основные ступени этого процесса, Рибо во главу угла ставит нахождение объективных признаков этих ступеней. Он использует внешние и внутренние признаки умственных продуктов и процессов, которые должны

45

дать возможность «точно определить различные моменты восходящей эволюции и избегнуть смешения абстракций, очень различных по своей природе» (с. 1). Внешние признаки — это отсутствие или наличие слова, а внутренние — это, говоря современным языком, структура или строение соответствующих познавательных продуктов. Полная эволюция обобщения и абстракции с внешней стороны характеризуется возрастающей ролью слова, которое вначале вообще отсутствует, а с внутренней стороны — уменьшением чувственно-образного содержания в соответствующих умственных продуктах вплоть до его полного исчезновения на высшей ступени чисто символического мышления. На этой ступени при оперировании общими терминами в сознании не обнаруживается никакого образного чувственного содержания, а представлены лишь словесные знаки.

Отвлечение и обобщение, обходящиеся без помощи слова, имеющиеся уже у животных и маленьких детей до появления речи, образуют первую низшую ступень или группу абстрактов, для обозначения которой Рибо пользуется термином генерических образов. Генерический образ — это определенное «извлечение» из ряда восприятий сходных предметов. Он стоит выше восприятия, т. к. в нем усилены одни черты различных сходных предметов и ослаблены другие. Именно в этом смысле генерический образ есть первая начальная ступень обобщения и отвлечения, в которой сходные чувственные впечатления «сгущаются» в представления, а несходные — остаются в тени. Но эти «сгущения» извлекаются лишь из очень выдающихся массивных сходств и представляют собой плод их «пассивной ассимиляции».

Вторая ступень в развитии познания — это ступень средних абстрактов, каковыми являются начальные общие понятия, отличия которых от генерических образов рассматривались выше. Здесь обобщение и отвлечение обязательно сопровождаются словом, роль которого, вначале второстепенная, мало-помалу возрастает. Как мы видели выше, материалом для начальных понятий служат сходства, смешанные с довольно многочисленными и даже преобладающими различиями. Здесь сходства не могут быть выделены без участия активного анализа: ассимиляции сходства предшествует умственное отвлечение разных признаков предметов в актах суждения. Эти отвлекаемые анализом и представленные в познании признаки предметов представляют собой уже полноценные абстракты. Дело в том, что реально все отдельные признаки предметов всегда существуют вместе и рядом друг с другом, и лишь анализ отделяет от целого то те, то другие из них «для особого рассмотрения» (с. 140). Но на данной ступени развития познания абстрактам, во-первых, соответствуют вполне определенные чувственно воспринимаемые качества вещей и явлений, и, во-вторых, будучи выделенными, они часто все же еще не до конца отделились от

46

предметной действительности. Поэтому эту ступень развития Рибо называет абстрактно-конкретной. Свидетельства существования этой ступени он находит в этнолингвистике и психологии первобытных народов, в их представлениях о числе, пространстве, времени.

В языках первобытных народов отсутствуют или очень мало общих терминов при наличии множества слов для обозначения конкретных видов и особенностей животных, растений, продуктов питания, действий людей и т. д. Здесь ум еще «не способен отделиться от конкретного и обойтись без полного и подробного определения» (с. 91).

В развитии счисления и понятия числа обязательно присутствует стадия счета по пальцам или по другим конкретным предметам, когда счисление словесное происходит только одновременно с пальцевым или предметным.

Познание пространственных отношений начинается с многих терминов-понятий, таких как длинный, короткий, высокий, глубокий, близкий, далекий, направо, налево, вперед, позади и т. д., т. е. с терминов и понятий, которые прилагаются к пространственным характеристикам конкретных предметов. Аналогично обстоит дело с понятием времени, понятием длительности и продолжительности. Сначала качество длительности, будучи уже выделенным как таковое, еще не отделено от последовательности определенных событий. Поэтому для человека первобытной культуры для установления промежутков продолжительности нужны конкретные признаки, периоды времени «должны быть заключены в конкретную форму» (с. 162). И если «дикарь, — пишет Рибо, — считает возраст своих детей по цветению некоторых растений, — а мы знаем, что языки первобытных народов изобилуют такими выражениями, — то он делает это не из склонности к поэзии и не из прирожденной любви к метафорам» (с. 162), а потому, что его познание времени находится на абстрактно-конкретной ступени развития.

Заключительную стадию развития обобщения и отвлечения Рибо называет ступенью высших абстрактов, где в сознании представлено только слово и содержание которых является чисто отвлеченным, полностью лишенным предметной конкретности. Здесь абстракция полностью отделяется от образа. Высшие абстракты обязаны своим появлением работе ума ученых, теоретиков, изобретателей. Материалом для их образования служат средние абстракты предыдущего уровня, из множества которых теоретический ум выделяет немногие существенные основные признаки, позволяющие свести это множество к немногим признакам и более простым системам. В основе образования высших абстрактов лежит, по мнению Рибо, стремление теоретического ума «к единству, к законам, к обобщениям, т. е. к упрощению, которое производится

47

с помощью основных и существенных черт, если мы имеем дело с настоящим ученым» (с. 126—127). Высший абстракт — это скелет, научная абстракция есть остов явлений.

Процесс образования высших абстрактов Рибо иллюстрирует на примере геометрии и развитии понятия пространства. Настоящее понятие о пространстве — о пространстве чисто отвлеченном — создалось только тогда, когда геометры (греческие или другие) выделили из различных протяжений (длина, высота, глубина, близь, даль, правый и левый, внутри и позади и т. д.) существенные основные признаки, которые они назвали «измерениями». Эти геометрические признаки не реальны, это продукты мышления, продукты «отвлечения отвлечений» (с. 190). До выделения этих измерений понятие пространства было абстрактно-конкретным, мыслилось как место, как вместилище всех тел. А после выделения измерений оно стало полностью отвлеченным, стало мыслиться как синтез этих высших абстрактов и извлечений. А поскольку теперь в процессе синтеза отдельные элементы могут комбинироваться как угодно, самым различным образом, появляется возможность различных понятий о пространстве (эвклидово, неэвклидово).

Аналогичный путь прошло понятие времени. Подобно тому, как древние геометры выделили из различных протяжений те существенные признаки, которые они назвали измерениями, «первые астрономы... выделили своими трудами существенные признаки времени, понимаемого in abstracto» (с. 163). Они «очистили» понятие о продолжительности от всякого антропоморфического характера, ввели меру, отделили время от событий. Теперь время «ставится отдельно от событий, диссоциируется от них посредством работы ума: одним словом время является уже не реальным и не воображаемым, а данным в понятии» (с. 164).

Аналогично геометрам и астрономам натуралисты из многочисленных признаков, свойственных живым существам, выделили путем отвлечения те, которые, как основные, дают возможность свести индивидуумы к видам, виды — к родам и т. д. Натуралисты явились созидателями концептов, направленных к тому, чтобы «внести порядок во всю многочисленность и во все разнообразие существ» (с. 193).

Выше мы отмечали, что Рибо считал необходимым основывать классификацию ступеней развития обобщения и отвлечения на определенных объективных признаках. Первый явный признак, на котором основана его классификация, это отсутствие или наличие слова и его, так сказать, «удельный вес» в актах и продуктах познания. На ступени высших абстрактов слово выступает как единственный представленный в сознании фактор или элемент. Но Рибо ясно понимал, что сводить всю сущность отвлечения и обобщения к одному только употреблению слова (или знака) было бы большой ошибкой, проистекающей из-за забвения роли бессознательного психического. Если слова не сопровождаются

48

никакими представлениями, даже неясными и смутными, это не значит, что в психике нет ничего кроме них. Напротив, за ними скрывается очень многое, а именно — «скрытое, находящееся в возможности организованное знание» (с. 211). За словами, составляющими видимую часть процессов обобщения и отвлечения, «скрывается глухая работа и смутное воспроизведение оживляющего их организованного опыта» (там же). «Когда мы употребляем приемы индукции и дедукции, с целью доказать или открыть что-нибудь, польза от этой работы заключается в установлении новых отношений в организованном, скрытом знании; слова представляют собою не более как орудия, которые начинают работу, облегчают ее и отмечают ее различные фазисы. Когда, витая в области самых высоких абстракций, ум перелетает от вершины к вершине, его удерживает от падения и предохраняет от ошибок именно количество и качество скрытого под словами бессознательного» (с. 211—212). Поэтому, заключает Рибо, «психология отвлечения и обобщения есть, в значительной доле, психология бессознательного» (с. 213). Этим заключительным положением своего труда Рибо как бы передает эстафету будущим поколениям исследователей, на долю которых выпадет работа по раскрытию строения совершенно скрытых от прямого наблюдения и самонаблюдения сложнейших когнитивных структур, в которых аккумулируются знания и которые составляют действительный реальный субстрат процессов мышления.

В начале нашего столетия Э. Клапаредом (1911), представителем женевской школы психологии, в детскую психологию было введено понятие синкретизма.

Согласно Клапареду, важнейшим фактором душевной жизни, можно сказать, ее стержнем является интерес. Интерес — это причина всех наших действий и мыслей, их направленность на поддержание существования, на достижение соответствия между субъектом и объектом. Человеком движет интерес к объекту или деятельности как источнику его оптимальных состояний, поддержания существования и реализации потенций развития. Онтогенетическое развитие интересов характеризуется, по Клапареду, двумя взаимосвязанными аспектами. Вначале различные объекты интересуют ребенка лишь постольку, поскольку возбуждают деятельность общих функций: чувствования, моторного приспособления. Позднее интересы специализируются и становятся направленными на определенные предметы, определенные занятия, определенные вопросы бытия. При этом обнаруживается также второй аспект развития интересов. Сначала у ребенка пробуждается интерес только к предмету в целом: он видит в нем просто нечто так или иначе окрашенное, более или менее обширное, нечто сладкое или несладкое, нечто, что для ознакомления с собой требует от него тех или иных движений рук и головы. Подробности не привлекают его внимания. Этот факт восприятия вещей

49

«в их целом», в их «общем виде» Клапаред считает принципиально важным и заслуживающим специального названия. Он пишет: «Я предложил назвать его синкретизмом — словом, которым Ренан обозначает именно эти первые, общие, понятные, но в то же время темные и неточные представления первобытного человека, в которых «все соединено вместе без различия» (Эд. Клапаред, 1911; с. 96).

Ребенок воспринимает целое раньше частей. Вместе с тем развитие всегда идет от простого к сложному. Отсюда следует, что для ребенка целое не есть соединение нескольких частей в одно, а нечто единое и общее и что путь развития от простого к сложному означает в данном случае развитие от целого к частям.

Путь развития от целого к частям Клапаред видит не только в развитии детских интересов, но и в развитии детской игры, в развитии сознания и языка ребенка. Так, помимо того, что уже говорилось выше о развитии интересов, он отмечает тот факт, что сперва дети, движимые интересом, собирают многие всевозможные предметы, но постепенно их увлечение коллекционированием специализируется и сосредоточивается на какой-то определенной области. Детские игры также с возрастом становятся все более специализированными. Аналогичный принцип применяет Клапаред и к развитию сознания ребенка. Он пишет, что сознание собственной личности пробуждается у ребенка одновременно с сознанием чужого «я» и что сознание своего и чужого «я» являются в сущности разными сторонами одного и того же процесса дифференциации личностного опыта, распределения его по двум классам. Что касается развития языка, то и здесь известно, пишет Клапаред, что части речи лишь постепенно появляются в речи ребенка, дифференцируясь из некоторых исходных более целостных образований.

Введенное Клапаредом в детскую психологию понятие синкретизма получило дальнейшее развитие в работе Ж. Пиаже «Речь и мышление ребенка» (1932), на чем мы специально остановимся ниже в соответствующей главе.

50