ПСИХОТЕРАПИЯ В XX СТОЛЕТИИ

Дата добавления: 2014-09-05 | Просмотров: 1517

э как "речи, погруженной в жизнь", хорошо и точно схватывает

/щность психотерапевтической деятельности - представлена

ли оналакановской "функцией и полем речи и языка", "голосом,

Глава 2 оторый останется с Вами" Милтона Эриксона или тезисом

ПСИХОТЕРАПИЯ В XX СТОЛЕТИИ М.Хайдеггера о том, что "язык - это дом Бытия".

Последний

значим для сторонников нейро-лингвистического программи-

Психотерапия достаточно молода для того, чтобы не чис- рования не в меньшей

степени, чем для экзистенциалистов

лить в своем багаже солидных томов, описывающих ее ис- Карла Ясперса, Людвига

Бинсвангера и Медарда Босса.

торию. Исключение составляет разве что психоанализ, чья Идеальную картину

процесса решения предстоящей за-

история, предыстория и даже археология (А.Лоренцер) Дачи нарисовал сам Фуко в

работе "Порядок дискурса",

многократно освещалась его сторонниками и противника- инаугурационной лекции в

Коллеж де Франс. Приступая к

ми. Однако существующее ныне разнообразие школ, на- анализу развития различных

школ психотерапевтической

правлений и течений психотерапевтической мысли являет- теории и практики,

хочется повторить вслед за французс-

ся результатом развития как предметного поля, так и тео- мыслителем:

ретической рефлексии этой области психологической прак- Вместо того, чтобы брать

слово, я хотел бы, чтобы оно

тики. Разумеется, специалисту необходимо иметь пред- само окутало меня и унесло

как можно дальше, за любое

ставление о процессе становления своей профессиональ- возможное начало... Мне не

хотелось бы самому входить в

ной отрасли, хотя бы для того, чтобы лучше представлять этот- рискованный

порядок дискурса; мне не хотелось бы

себе сходства и различия отдельных подходов и стилей в иметь дела с тем, что

есть в нем окончательного и резкого;

психотерапии, теоретические заимствования, источники g хотелось бы, чтобы он

простирался вокруг меня, как

совпадений и разногласий в понимании теории и методов спокойная, глубокая и

бесконечно открытая прозрачность,

исцеления души. где другие отвечали бы на мое ожидание и откуда одна за

В данной работе я буду рассматривать историю психо- другой появлялись бы истины;

мне же оставалось бы при

терапии прежде всего как порядок дискурса. Это понятие дтом только позволить

этому порядку нести себя -подобно

введено философом Мишелем Фуко для обозначения сие- некоему счастливому обломку,

позволить нести себя в нем

темы правил, регулирующих речевые процессы (создание им (13, с. 50).

устных и письменных текстов) внутри общества или какого-

либо из его социальных институтов, традиций или профес- Если отвлечься от

многочисленных "темных веков" пред-

сиональных сообществ. Такой подход оправдан, во-первых, ыстории врачевания

душевных и телейных недугов посред-

спецификой самой психотерапии, которая, возникнув как ством слова и

эмоционального воздействия, то можно го-

talking-cure (лечение разговором), в большинстве случаев .ворить о XX столетии

как периоде возникновения, расцвета

и сейчас представляет собой институционализированную и начинающегося упадка

психологического консультирова-

систему строго регламентированных речевых практик. Это пия и психотерапии.

История отдельных школ и направле-

в равной степени справедливо в отношении психоанализа, "ий исчисляется

несколькими десятилетиями, а психоана-

юнгианства, гештальт-терапии, когнитивных подходов, ро- лиз вправе гордиться

своим столетним юбилеем. Традици-

джерианства, НЛП и эриксоновского транса. Во-вторых, ис- онно историю

психотерапии принято отсчитывать с него.

ходным материалом, который позволяет реконструировать Датой рождения

психоанализа принято считать 1895 г.,

теорию и методы конкретного психотерапевтического на- да молодой венский врач

Зигмунд Фрейд после много-

правления или школы, как правило, служат тексты их созда- численных попыток

усовершенствовать технику гипноти-

телей или сторонников. В-третьих, именно понятие дискур-

ческого лечения больных неврозами открывает метод сво-

бодных ассоциаций. С помощью их интерпретации оказа-

лось возможным выявить бессознательное значение слов,

поступков и продуктов воображения (сновидений и фанта-

зий) и понять, как эти скрытые содержания связаны с бо-

лезненными симптомами. В дальнейшем психоаналитичес-

кое истолкование охватило и такие результаты человечес-

кой деятельности, где предварительная ассоциативная ра-

бота оказалась ненужной (художественные произведения,

философские и религиозные идеи, социальные институты,

нравы, обычаи, моду, язык и и.п.). Из метода исследования

и лечения психических заболеваний психоанализ постепен-

но превратился в универсальную форму культурной прак-

тики, научный статус которой продолжает вызывать острые

споры.

Наиболее часто психоанализу ставят в вину отсутствие

возможностей верификации (проверки) полученных с его

помощью результатов, как практических, так и теоретичес-

ких. Как замечает один из самых последовательных и упор-

ных критиков фрейдизма, патриарх британской психологии

Г.Ю.Айзенк, "тот факт, что пациент Джон Доу поправляется

после психоаналитического лечения, вовсе не значит, что

он поправляется вследствие такого лечения". Более того,

Айзенк уверен, что пациенты психоаналитиков поправляют-

ся гораздо реже и выздоравливают дольше и хуже, нежели

те, кто лечится с помощью иных методов (см. 1).

Однако постепенное признание большинством исследова-

телей герменевтической природы психоанализа, акцент на

процессах объяснения и понимания вследствие истолкования

скрытых, бессознательных аспектов психики в конце концов

позволило "вписать" фрейдовское учение в общий контекст

современного гуманитарного знания. Ныне общепринятым

можно считать восходящее к работам Э.Гуссерля и П.Рикера

мнение о психоанализе как разновидности феноменологии,

в которой явления рассматриваются на непосредственно-чув-

ственном и образном уровне и в сознании интуитивно проиг-

рываются процессы, происходившие у других. Сама же тера-

певтическая процедура есть герменевтический метод, дейст-

вующий через сознание на процесс становления и расшире-

ния содержаний этого последнего.

Сам Фрейд называл психоанализом не только "способ

исследования психических процессов, иначе недоступных,

и метод лечения невротических расстройств, основанный

на этом исследовании", но также и "ряд возникших в ре-

зультате этого психологических концепций, постепенно разви-

вающихся и складывающихся в научную дисциплину"(цит. по 6,

С.395-394). Объяснение и лечение душевных болезней в психо-

аналитическом процессе возможно благодаря особым отноше-

ниям, устанавливающимся между аналитиком и пациентом. Эти

отношения складываются частично из переноса (трансфера) па-

циентом прежних, вытесненных и забытых эмоций и влечений

на аналитика, частично же являются реальными {терапевтичес-

кий альянс) отношениями врача с больным, нуждающимся в

помощи. Основным лечебным фактором в психоанализе явля-

ются интерпретации сопротивлений, психологических защит,

трансферентных реакций, возникающих при спонтанном проду-

цировании ассоциаций, пересказе сновидений и др.

Психоанализ считает процесс вытеснения в бессозна-

тельное сексуальных и агрессивных влечений, представле-

ний и переживаний главной причиной возникновения пси-

хических заболеваний и невротических расстройств. Спе-

циальная инстанция (супер-эго) следит за тем, чтобы недо-

зволенные мысли и чувства не проникали в сознание и не

оказывали влияния на поведение личности и ее поступки.

Либидная (преимущественно сексуальной природы) энер-

гия вытесненных содержаний создает сгущения внутренних

напряжений, приводящие к расстройствам, которые можно

устранить путем осознания и "выговаривания" на терапев-

тическом сеансе. Однако хороший аналитик не должен

удовлетворяться только терапевтическим успехом, он стре-

мится высветить генезис психических нарушений и выяс-

нить, как они изменяются в процессе лечения.

С первых этапов своего возникновения психоаналити-

ческий метод утверждал себя не только как терапия, но и

как метод научного исследования. Создавая свой подход в

рамках традиционной культуры позитивного научного зна-

ния, ассимилировавшего интеллектуальные навыки класси-

ческой науки XIX столетия, Фрейд считал исследовательс-

кую работу психоаналитика неотделимой от собственно

врачебной деятельности. Он писал:

С самого начала в психоанализе существовала нераз-

рывная связь между лечением и исследованием. Знание

приносило терапевтический успех. Было невозможно ле-

чить пациента, не узнав что-то новое; было невозможным

достижение нового инсайта без понимания его благотвор-

ных результатов. Наша аналитическая процедура является

единственной, где гарантировано это ценное соединение.

Только благодаря проведению нашей пастырской работы

мы можем углубить наше брезжущее понимание челове-

ческого разума. Эта перспектива научных открытий состав-

ляет самую величавую и счастливую черту аналитической

работы (цит. по 12, T.I, с.25).

Соединяя в качестве терапевтического метода строгие

критерии научного анализа с принятием интимности при-

знаний пациента, фрейдовский подход вошел в историю как

яркий пример герменевтической (истолковывающей) про-

цедуры в противовес традиционным для медицины того

времени номотетическим (описательным) техникам. Одна-

ко созданные Фрейдом и его последователями описания

клинических случаев (историй болезни и психоаналитичес-

кого лечения) в процессе самоидентификации явно колеб-

лются между медицинскими и литературными аспектами.

По мнению постюнгианца Дж.Хиллмана, психоанализ явля-

ется не только терапевтическим методом, но и примером

нового литературного жанра: "Его психоанализ мог продви-

нуться в мире медицины дальше только тогда, когда для

него нашлась бы форма "рассказа", способного передать

если не суть, то убедительность эмпирической медицины.

Фрейд объединил обе традиции, поскольку одновременно

занимался и литературой, и историями болезни. С тех пор

в истории психоанализа они идут нераздельно" (15, с. 8).

Как письменная, так и устная формы психоаналитичес-

кого дискурса имеют ряд особенностей, обусловленных за-

дачами терапии и требованиями жанра. Психоанализ-это

прежде всего разговор, где собеседниками являются мол-

чаливый аналитик и бессознательное. "Можно даже ска-

зать, - пишет Поль Рикер, - что психоанализ расширяет

язык за логические пределы рационального дискурса в на-

правлении алогичных областей жизни, и что тем самым он

заставляет говорить ту часть нашего существа, которая не

столько нема, сколько вынуждена молчать" (10, с.7).

Рассматривая аналитическую ситуацию как речевое от-

ношение, одну из основных целей психоаналитика можно

описать как стремление заставить бессознательное паци-

ента (желания, травмы, фантазии, влечения) говорить, вы-

сказываться другому человеку. Психоанализ знает бессо-

знательное лишь как то, что может быть выражено в про-

цессе терапии, причем именно в вербальной форме, пос-

редством языка. Выраженное первоначально как симптом,

болезненное проявление, разрушительная эмоция, вытес-

ненное содержание перестает быть источником невроти-

ческих расстройств, потому что облекается в слова, кото-

рые могут быть услышаны и поняты. Так через анализ про-

исходит синтез - восстановление целостности личности.

Необходимой частью психоаналитической работы явля-

ется создание контекста, в котором непонятные для паци-

ента чувства, действия и мысли, являющиеся источником

невротических и психотических нарушений, могут быть объ-

яснены, т.е. обретают смысл, связываются в последова-

тельный и понятный рассказ. С помощью психоаналитика

пациент "включается в семиотическое прочтение своего

опыта и поднимает его на уровень приемлемого и понятно-

го рассказа или истории"(10, с.8). Лечение словом превра-

щается в исцеляющий вымысел. Не случайно Фрейд срав-

нивал написанные им истории болезни с романами и даже

получил (в 1930 г.) литературную премию имени Гете.

Более радикальные представления о языковой природе

бессознательного и лингвистических основах психоанали-

тической терапии разработаны учеником, последователем

и оппонентом Фрейда Жаком Лаканом. Создатель струк-

турного психоанализа является одной из наиболее ярких

Лакан сформулировал новое понимание личности как изна-

чально расщепленного, двойственного существа, испыты-

вающего желания вследствие своей символической приро-

ды. Это расщепление происходит на начальных стадиях

психического развития ребенка, а роль периода становле-

ния целостности ("стадии зеркала") имеет существенные

отличия от фрейдовской трактовки бессознательной детер-

минации жизненного пути ранним детским опытом. В то же

время он неустанно провозглашал лозунг "Назад, к Фрей-

ду!", утверждая, что нынешние психоаналитики слишком

сильно увлечены проблемами социальной адаптации своих

пациентов, забывая о главной задаче психоанализа - ис-

следовании бессознательного.

Изначально фрагментарный субъект строит образ свое-

го Я как Другого, создавая воображаемую инстанцию, в ко-

торой он себя отчуждает. Рассматривая Я как сумму свой-

ственных ему защит, Лакан указывает, что "деятельность

эго, характеризующегося в первую очередь теми вообра-

жаемыми инерциями, которые сосредоточиваются им про-

тив исходящих от бессознательного сообщений, направле-

на исключительно на то, чтобы компенсировать смещение,

которое и есть субъект (выделено мною - Н.К.), сопротив-

лением, присущим дискурсу как таковому (4, с. 49). Созна-

ние и бессознательное реализуются в речи, борются друг

с другом за право определять ее смысл. Психотерапевт

участвует в этой борьбе как дирижер и переводчик, вслу-

шиваясь не столько в то, что говорит пациент, сколько в те

места, где он проговаривается. Лакан подчеркивает:

Чего бы ни добивался психоанализ -исцеления ли, проф-

ессиональной подготовки или исследования - среда у него

одна: речь пациента. Очевидность этого факта вовсе не дает

нам права его игнорировать. Всякая же речь требует себе

ответа.

Мы покажем, что речь, когда у нее есть слушатель, не

остается без ответа никогда, даже если в ответ встречает

только молчание. В этом, как нам кажется, и состоит самая

суть ее функции в анализе. Ничего об этой функции речи

не зная, психоаналитик ощутит ее зов тем сильнее. Расслы-

шав же в этом зове лишь пустоту, он испытает эту пустоту

в самом себе, и реальность, способную ее заполнить, ста-

нет искать уже по другую сторону речи. Тем самым он пе-

рейдет к анализу поведения субъекта, рассчитывая именно

в нем обнаружить то, о чем тот умалчивает (5, с. 18).

Иными словами, задача психоаналитика состоит в том,

чтобы помочь пациенту в языковой проработке душевного

опыта, подключить его к символическому порядку, в кото-

ром невыразимое реальное (бессознательное, нечто внут-

ри субъекта) может быть обозначено не только симптомами

невроза или фантазмами раннего детства, но обрести ре-

чевое выражение и стать понятным воображаемому (созна-

тельному Я). Триада "реальное - воображаемое - симво-

лическое", примерно соответствующая фрейдовским пред-

ставлениям о бессознательном, сознании (как функции эго,

подчиненного принципу реальности) и культурных ограничени-

ях Супер-эго (социальных, нравственных, религиозных), явля-

ется основной системой понятий структурного психоанализа.

Рассматривая психоаналитическую терапию как основан-

ную на разговоре практику, основная цель которой - дать

выговориться бессознательному, Лакан пишет о двух принци-

пиально различных типах психотерапевтического дискурса -

речи пустой и речи полной, называя первую "призраком мо-

нолога" и "услужливой болтовней", а вторую-"принудитель-

ным, не знающим лазеек трудом". Терапевтическую фрус-

трацию он считает имманентно присущей самому процессу

лечения разговором, в ходе которого пациент обнаружива-

ет свою отчужденность, мнимость, вненаходимость соб-

ственной внутренней природы:

Не коренится ли фрустрация в самом дискурсе субъек-

та? Создается впечатление, что субъект все более отлуча-

ется от своего собственного существа и, после честных

попыток описать его, отнюдь не увенчивающихся создани-

ем сколько-нибудь связного о нем представления, после

всевозможных уточнений, к сущности его нас нимало не

приближающих, после напрасных стараний укрепить и за-

щитить его пошатнувшийся статус, после нарциссических

объятий, тщащихся вдохнуть в него жизнь, признает, нако-

нец, что "существо" это всегда было всего-навсего его со-

бственным созданием в сфере воображаемого, и что со-

здание это начисто лишено какой бы то ни было достовер-

ности. Ибо в работе, проделанной им по его воссозданию

для другого, он открывает изначальное отчуждение, за-

ставлявшее конструировать это свое существо в виде дру-

гого, и тем самым всегда обрекавшее его на похищение

этим другим (5, с.20).

Таким образом, в психотерапевтическом диалоге вос-

производится изначальная расщепленность, дискретность

субъекта. Аналитик постепенно обнаруживает те "зияния",

которые заполнены бессознательным и предстают созна-

нию в виде белых пятен или искажений, обусловленных дей-

ствием цензуры. Цель анализа - восстановить утраченные

места, точнее, их смысл, подобрав для невыразимой ре-

альности бессознательного иную форму выражения вместо

невроза или психоза. Лакан очень ясно объясняет проис-

хождение эффекта психоаналитического лечения: означае-

мое (бессознательное), имевшее означающее в виде пато-

логического симптома, получает другое означающее -

Слово, Речь. Прежняя связь между означаемым и означаю-

щим разрывается, и симптом исчезает. Лингвистическая

природа бессознательного, "структурированного как язык",

показана предельно точно:

Фрейдовское открытие бессознательного проясняется в

своих истинных основаниях и может быть просто сформулиро-

вано в следующих выражениях: бессознательное есть та часть

конкретного трансиндивидуального дискурса, которой не хва-

тает субъекту для восстановления непрерывности своего со-

знательного дискурса (5, с.28).

Блестяще сформулированной Лаканом лингвистической

парадигме исследования бессознательного не суждено бы-

ло обрести многочисленных сторонников. Эзотерический

стиль его семинаров, принципиальная непереводимость

знаменитых "Ecrits" ("Текстов") на другие языки, многочис-

ленные неологизмы и опора на коннотативную семантику

(ассоциативные значения слов и выражений) привели к то-

му, что Лакан пополнил число авторов, о которых (особенно

в отечественной психотерапии) все слышали, но никто ни-

чего толком не знает.

Дополняющим и в какой-то степени противоположным

примером семиотической трактовки психотерапевтической

практики может служить аналитическая психотерапия

Карла Густава Юнга. Его подход основан на представлении

о том, что сфера дискурса, соответствующая аналитичес-

кому опыту - это не сфера языка, а сфера образа. Юнг и

особенно его последователь и ученик, создатель архетипи-

ческой психологии Джеймс Хиллман рассматривали обра-

зы как базовый, первичный слой психической реальности.

Архетипы-первообразы, составляющие основу коллектив-

ного бессознательного, являются предпосылками и источ-

никами деятельности человеческой души. По мнению Юнга,

такие универсальные образы представляют собой подходя-

щую почву для проекции индивидуальных комплексов, своего

рода личных проблем, констеллированных вокруг архетипа:

Когда образу присущ архаический характер, я называю

его изначальным или исконным. Об архаическом харак-

тере я говорю тогда, когда образ обнаруживает заметное

совпадение с известными мифологическими мотивами.

Тогда образ является, с одной стороны, преимуществен-

ным выражением коллективно-бессознательных материа-

лов, с другой стороны - показателем того, что состояние

сознания в данный момент подвержено не столько личному,

сколько коллективному влиянию. Личный образ не имеет ни

архаического характера, ни коллективного значения, но выра-

жает лично-бессознательные содержания и лично-обусловлен-

ное состояние сознания (16, с. 541).

В образах воплощаются, являются сознанию символы -

специфические формы знакового выражения высших, при-

нципиально не знаковых сущностей. В отличие от точного

и конечного знака символ имеет бесконечное множество

значений. Иррациональный по своей сути, он лучше, чем

что бы то ни было, соответствует природе бессознательно-

го. Символ всегда нуждается в интерпретации, опирающей-

ся на наитие, интуицию, множество его значений нельзя

непосредственно представить или выучить наизусть. Одна-

ко символическая референция (общение посредством сим-

волов) невозможна без апелляции к образу, и именно ана-

литическая психология предлагает продуктивные формы

работы с образами, всплывающими из бессознательного.

Юнг выделял три уровня толкования бессознательной

символики. На первом аналитик работает с явным смыс-

лом, относящимся к образам, событиям или целям и лич-

ностным чертам пациента (каузально-редуктивное объяс-

нение). Второй уровень предполагает вскрытие латентного,

находящегося на грани сознания смысла, а третий пол-

ностью соотносится со скрытыми, эзотерическими аспек-

тами символа, обусловленным базовым культурно-мифоло-

гическим опытом коллективного бессознательного.

Хиллман придает образам гораздо большее значение.

Он называет образ "материей души" и говорит об абсолют-

ном, априорном значении образов, подчеркивая, что они

ценны сами по себе, а не как зашифрованные сообщения

или клинические абстракции:

... Душа состоит из образов и преимущественно пред-

ставляет собой деятельность воображения, которая в пер-

возданном, парадигматическим виде представлена снови-

дением. Действительно, сновидец выступает в сне в качес-

тве образа наряду с другими образами, и поэтому можно

достаточно обоснованно показать, что скорее сновидец

пребывает в образе, а не наоборот (образ пребывает в сно-

видце).

Источником образом - образов-сновидений, образов-

фантазий, поэтических образов - служит спонтанная дея-

тельность самой души... В действительности образ соот-

носится только с самим собой. За своими пределами он не

связан ни с чем проприоцептивным, внешним, семантичес-

ким: образы ничего не обозначают. Они составляют само

психическое в его имагинативной видимости; в качестве

первичной данности образ несводим (к чему-либо еще -

Н.К.) (14, с. 62-63).

Семиотическое назначение образа в том, что он делает упор

не на фиксации смысла, а скорее указывает на него, формирует

представление об ускользающем, мистическом, трансценден-

тном измерении бытия. Поэтому работа с образами в юнгиан-

стве может выступать как средством, так и целью терапии,

интерпретация образов сновидений и фантазий не просто спо-

собствует процессу индивидуации, личностного роста, но со-

ставляет, в определенной степени, его сущность.

На каждом этапе анализа (по Юнгу, их четыре - испо-

ведь (катарсис), разъяснение (интерпретация), воспитание

и трансформация) бессознательное порождает специфи-

ческие образы, которые относятся к проблемам пациента

или же к элементам терапевтического процесса. В работе

"Психология и алхимия" Юнг подробно описывает алхими-

ческие параллели последнего, а юнгианские аналитики ис-

ходят из представлений, что образы не только указывают

на явления переноса, регрессии или инфляции, но являются

лучшим средством контроля за их динамикой. Кроме Yoro,

работа с образами во многом остается единственным спо-

собом влияния на психе в той ее части, что, будучи чуждой

сознанию, понимается в юнгианстве как "жизненный про-

цесс, который, в силу своего божественного характера, ис-

ходит из времен незапамятных, обеспечивая побуждения

для формирования символов 17, с. 470).

У психотерапевтических направлений, не ориентирован-

ных на глубинную психологию и работу с бессознательным,

порядок дискурса несколько иной. Гештальт-терапия, эк-

зистенциально-гуманистические подходы, когнитивная

психотерапия делают основной упор на процессах созна-

вания, рассматривая деятельность сознания как основную

точку приложения преобразующих и помогающих воздей-

ствий. Особое место занимает нейро-лингвистическое про-

граммирование, чья специфика укоренена, с одной сторо-

ны, в нейродинамических процессах моделирования систе-

мы представлений о реальности, а с другой - в языке, со-

ставляющем основу, субстрат такого моделирования. НЛП,

в отличие от иных психотерапевтических школ, сосредото-

чило свое внимание не столько на содержании опыта пси-

хических переживаний, сколько на форме его возникнове-

ния и существования. Иными словами, НЛП-терапевт спра-

шивает "как?" в тех случаях, когда психоаналитик выясняет

"почему?", а экзистенциалист- "зачем?".

Порядок дискурса НЛП и других популярных в Америке

психотерапевтических подходов определяется также и цен-

тральной идеей о том, в чем должна состоять сущность

психологической помощи. Если "европейская" точка зрения

представлена необходимостью понимания тонких и слож-

ных процессов, происходящих в глубинах сознания и бес-

сознательного, то американцы отдают предпочтение проб-

леме повышения эффективности человеческого функциони-

рования. Эриксоновский гипноз, семейная терапия школы

Вирджинии Сейтер, провокационная терапия Фрэнка Фа-

релли, роджерианство, ДПДГ Франсин Шапиро, многочис-

ленные формы групповой работы - все это так или иначе

объединено базовым представлением о терапии как своего

рода системе способов улучшения качества социальных ас-

пектов поведения и деятельности клиента. Юнгианский ана-

литик предпочтет говорить о созидании души, логотера-

певт - о поиске смысла, а бихевиорист - о стратегии и

тактике управления впечатлением и развитии социальной

контактности индивида.

На это различие обращал внимание еще Лакан, обви-

нявший американских психоаналитиков в легковесности и

"утрате аналитическим дискурсом своего смысла":

В любом случае представляется совершенно очевид-

ным, что в данной концепции психоанализа центр тяжести

переносится на адаптацию индивида к социальному окру-

жению, на поиск так называемых patterns, моделей пове-

дения и прочих объективаций, включаемых в понятия human

relations (межличностные отношения - Н.К.). Рожденный в

Соединенных Штатах термин human engineering (челове-

ческая инженерия - Н.К.) как нельзя лучше указывает на

привилегированность позиции исключения по отношению

к человеческому объекту (5, с. 16).

Отечественная психотерапия, судя по всему, в массе

своей склоняется больше к американским моделям и об-

разцам. Причины понятны: это и доступность обучения

(пресловутые тренинги и "воркшопы"всех мастей плодятся

как кролики, а 5-6-летняя учеба в европейских аналитичес-

ких институтах и центрах немногим по плечу), и стремление

получить результат побыстрее, и более демократические

традиции американского профессионального сообщества,

и многое другое. Однако человеческая история показывает,

что достойный результат можно получить скорее путем про-

должительной и глубокой внутренней работы, нежели над-

еяться на скороспелый плод пусть даже пылкой миссионер-

ской деятельности. Все больше российских психотерапев-

тов говорят о необходимости искать свой собственный

путь, развивать отечественные традиции врачевания души.

Рассматривая возможные тенденции развития психоло-

гической помощи в русле славянской духовной культуры, в

первую очередь следует остановиться на исконной для

нашей страны и возрождающейся ныне в России свято-

отеческой психотерапии. В лоне русской православной

церкви, на протяжении столетий привычно заботившейся о

духовном здоровье человека и его нравственности, сложи-

лась поистине уникальная система целительства души, ко-

торая все чаще привлекает внимание психологов. Однако

отношения между христианской доктриной пастырской де-

ятельности и внеконфессиональной психотерапевтической

практикой неоднозначны и непросты.

С одной стороны, между психотерапевтами и священни-

ками можно наблюдать некоторое сближение. Ему способст-

вуют известная общность целей и нравственных идеалов,

сходные профессиональные проблемы, обоюдное понимание

важности стоящих перед обеими группами задач. С другой

стороны, некоторая узость взглядов и ощущение "конкурен-

ции" иногда приводят к тому, что у церковной ограды выве-

шивается объявление такого содержания: "Не допускаются к

причастию лица, имевшие общение со знахарями, колдунами,

экстрасенсами и психотерапевтами". Сами психологи иногда

сетуют на некий "комплекс неполноценности" по отношению

к священнослужителям, признавая, что христианство эф-

фективнее работает с людьми и, следовательно, психоте-

рапевтам нужно у него учиться. Непонятно, правда, что

может позаимствовать в этой области неверующий тера-

певт и насколько он вообще имеет право заниматься вра-

чеванием души (11).

Иную позицию занимают психологи, проводящие резкую

границу между деятельностью священника и своей собст-

венной работой. Протестуя против неоправданного, по их

мнению, расширения предметного поля психотерапии за

счет включения в нее пастырской задачи спасения души,

они справедливо замечают:

Для меня это ремесло, в том смысле, что не наука и не

искусство, а честное и по возможности качественное дела-

ние, в моем случае делание системной семейной психоте-

рапии. Не больше и не меньше. Мне все равно с кем ра-

ботать - христианином, иудеем, мусульманином или солн-

цепоклонником. Мне все равно - злодей передо мной или

праведник, я этого не знаю и знать не хочу - это не мое

дело. Я не учитель жизни для моих клиентов и я не отвечаю

за то, как они ее проводят. Они свободны быть кем угодно

и жить по-разному, не мне их судить. Я нисколько не умнее

или лучше их. Они приходят ко мне не за любовью или

дружбой, не за наставлением, они приходят со своим стра-

данием и хотят облегчения (2, с. 168).

Однако общих точек соприкосновения у пастырской и

психотерапевтической деятельности, несомненно, больше,

чем различий. Попытка святоотеческой психотерапии со-

единить многовековую традицию душеспасительной рабо-

ты церкви с эвристическим потенциалом современных пси-

хологических и философских систем вызывает уважение.

Занятые единой, пусть даже по-разному понимаемой, за-

дачей врачевания души словом и психотерапевты, и свя-

щенники одинаково подчеркивают его значение и важность.

"Не будьте к сему невнимательны или равнодушны, чтущие

достоинство слова, ревнуйте о нем, одушевляйте и воору-

жайте ваше слово истиною и правдою и, действуя им верно

и твердо, не допускайте разлития глаголов потопных" -

пишет св. Филарет Московский. "Слово-закон, формиру-

ющий человека по своему образу и подобию... Вся реаль-

ность заключена лишь в даре речи, ибо лишь посредством

этого дара пришла к человеку реальность, и лишь совершая

акт речи вновь и вновь может он эту реальность сберечь" -

вторит ему Жак Лакан.

Заканчивая этот краткий обзор психотерапевтического

дискурса, следует сказать, что внутренне присущая ему во-

ля к истине (выражение М.Фуко, смысл которого состоит в

том, что любой дискурс обладает регулирующим влиянием

на те стороны человеческой жизни, к которым он относится

или хотя бы касается) проявляется в стремлении вырабо-

тать систему ориентиров, организующих бытие в экзистен-

циальной полноте его проявлений. Решение этой задачи в

различных направлениях и подходах выглядит по-разному,

но в основе ее, на мой взгляд, лежат сходные процессы

смысловых трансформаций, имеющие семиотическую (зна-

ковую) природу. Семиотическое поле психотерапии рассти-

лается в необъятном пространстве ее дискурса, сущность

и специфику отдельных фрагментов которого я буду рас-

сматривать в следующих главах более подробно.

ЛИТЕРАТУРА

1. Айзенк Г.Ю. Сорок лет спустя: новый взгляд на пробле-

мы эффективности в психотерапии. - Психол. ж., 1994,

Т. 15, №4, с. 11-18.

2. Варга А. Я. Аутопсихотерапевтическое сочинение на ре-

лигиозную тему. - МПТЖ, 1994, № 1, с. 164-171.

3. Куттер П. Современный психоанализ. - СПб., 1997. -

348 с.

4. Лакан Ж. Инстанция буквы в бессознательном или судь-

ба разума после Фрейда. - МПТЖ, 1996, № 1, с. 25-54.

5. Лакан Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе.

-М., 1995.-101 с.

6. Лапланш Ж., Понталис Ж.-Б. Словарь по психоанализу.

-М" 1996.-623 с.

7. Лоренцер А. Археология психоанализа. - М., 1996. -

304 с.

8. Мамардашвили М.К. Необходимость себя. - М., 1996.

- 432 с.

9. Невярович В. Терапия души. (Святоотеческая психоте-

рапия). - Воронеж, 1997. - 240 с.

10. Рикер П. Образ и язык в психоанализе / МПТЖ, 1996, № 4,

с. 5-22.

11. Розин М.В. Религия и психотерапия: возможен ли кен-

тавр?-МПТЖ, 1994, № 2, с. 191-200.

12. Томэ X., Кэхеле X. Современный психоанализ. - М.,

1996. -Т. 1-576 с., Т. 2-667 с.

13. Фуко М. Воля к истине. - М., 1996. - 448 с.

14. Хиллман Д. Архетипическая психология. - СПб., 1996.

-157 с.

15. Хиллман Д. Исцеляющий вымысел. - СПб., 1997. - 181 с.

16. Юнг К.Г. Психологические типы. - СПб., 1995. -716 с.

17. Юнг К.Г. Психология и алхимия. - М., К., 1997. - 592 с.

Глава 3