Роль этностереотипов в изучении национального характера

Дата добавления: 2014-10-24 | Просмотров: 1606

Измеряемой формой проявления национального характера служат этнические стереотипы, которые выполняют важную функ­цию, определяя поведение человека в различных ситуациях и влияя на его симпатии (антипатии) в ситуации межкультурных контак­тов. Они способствуют формированию образов «хороших» и «пло­хих» народов, ориентируя нацию на поиск союзников и партне­ров, а также соперников и врагов. Усваиваются этностереотипы в процессах инкультурации и социализации.

Этнический стереотип — это социально обусловленный схе­матический образ своей этнической общности (автостереотип) или представление о других этнических общностях (гетеростереотип). Как уже было отмечено, стереотипы возникают из-за стремления человека к «экономии» мышления — конкретизации, сведению абстрактных понятий к конкретным образам, и упрощению, опи­санию большой группы людей как единой, объединенной общи­ми характеристиками. Они формируются как в процессе непос­редственного межэтнического общения, так и посредством неор­ганизованных форм передачи информации (слухи, анекдоты, по­говорки), а также предубеждений, уходящих корнями в истори­ческие традиции (например, антисемитизм).

Однако наблюдениями и исследованиями установлено, что живые люди, представители какого-либо народа, могут существенно отличаться от имеющихся стереотипов этого народа. Очевидно, гак же осторожно нужно подходить и к стереотипам как к инди­каторам национального характера. Обязательно нужно учитывать, что в зависимости от чувства симпатии или антипатии, которое испытывает носитель стереотипа к тому или иному народу, будут актуализироваться противоречивые стереотипы, относящиеся к этому народу. Нельзя забывать также, что этностереотип — это своего рода проективный тест, распространяемый на весь народ, при котором люди — создатели стереотипа выражают собствен­ные психологические особенности. Нередко обнаруживается об­ратное влияние стереотипов: например, в ситуации сравнения положительный гетеростереотип может вызвать негативный авто­стереотип. И, наконец, автостереотипы дают более благоприят­ную оценку, чем гетеростереотипы. С этим связано также то, что стереотипы формируются на основе избирательности, постоянно­го сопоставления соответствующих черт своего и чужого народа. Иными словами, стереотип формируется при сравнении «нас» с «не нами», хотя это обычно и не осознается человеком.

Категоризация «мы — они» происходит с древнейших времен и связана с тем, что человек, являясь членом различных социальных групп и общностей (классов, половозрастных, профессиональных, религиозных, политических и, конечно, этнических ipynn), посто­янно противопоставляет себя и членов своей группы другим людям, представляющим чужие группы. При этом идет единый процесс диф­ференциации и идентификации, который приводит к формирова­нию социальной идентичности — осознанию себя как члена какой-либо группы и оценочному отношению к этой принадлежности.

Этническая идентичность занимает особое место в русской культуре. Она принимает форму «наши — не наши», «свои — чу­жие». Основным критерием при этом выступает религиозная при­надлежность, а также отнесение к западному или восточному миру. На этой основе и формируется специфически, русское понятие «иностранец», которым обозначаются люди, относящиеся к за­падному миру. Для названия всех остальных людей обычно ис­пользуют термины, указывающие на этническую принадлежность

(японец, китаец и т.д.).

Можно предположить, что такое специфическое использование названий своими корнями уходит в процесс формирования вели коросской идентичности, происходивший в период возвышения Москвы. С одной стороны, тогда Русь из-за падения Византии осоз­нала себя государством — единственным хранителем православия (послание Филофея), находящимся во враждебных отношениях с другими христианскими, но не православными странами. Она по­стоянно испытывала давление с их стороны — тевтонские рыцари, Польша, Литва, ливонские войны. С другой стороны, именно тогда Русь повернулась лицом к Востоку, многие черты которого она вос­приняла через татаро-монголов, а затем стала наследницей Орды и двинулась дальше, осваивая Сибирь и Дальний Восток, вбирая в себя проживавшие там народы. То есть Восток был ближе, понят­нее и воспринимался на Руси как внутренняя территория. В проти­воположность этому Запад (Европа) был чем-то враждебным, стре­мящимся поглотить или уничтожить саму Россию. Немаловажным был и тот факт, что язычники и мусульмане-татары, жившие на Востоке, могли стать православными, «своими» (многие русские дворянские роды являются потомками принявших православие та­тар), в то время как католики и лютеране, жившие на Западе, «своими» стать не могли никогда. К тому же они не могли гово­рить на русском языке, были «немыми», «немцами» (это слово еще в XIX веке обозначало всех иностранцев из Европы).

Все это и стало причиной настороженного отношения к инос­транцам, постоянного подчеркивания их чуждости, выделения и отделения от «своих» русских и от более близких гостей с Востока. Контрастность иностранцев прежде всего проявлялась и проявля­ется на уровне поведения, когда даже в мелочах подчеркивается существующая разница. Так, во времена Московской Руси царь, принимая иноземных послов, после их визита мыл руки, считая, что опоганился. А небольшое количество иностранцев, находив­шихся в Москве, проживало только в Немецкой слободе, отгоро­женной забором и охраняемой стрельцами от русского населения.

Со времени реформ Петра I таких крайностей уже не было, да и количество иностранцев в стране заметно увеличилось. Инте­ресно, что в это время сложилась парадоксальная ситуация. С од­ной стороны, иностранцы были учителями, с помощью которых Россия должна была в короткое время стать европейской страной. Некоторая часть российского дворянства, доходя в своем прекло­нении перед Западом до абсурда, вообще пыталась отрицать все русское, принимая лишь то, что находило одобрение иностран­цев. Поэтому с таким трудом пробивали себе дорогу российская наука, философия, искусство. Но с другой стороны, ощущение

чуждости, инаковости не исчезало. Показателен в этом отноше­нии пример первого командующего русской армией во время вой­ны 1812 года Михаила Богдановича Барклая де Толли. Несмотря на то, что он родился в России, был прекрасным профессионалом и многократно доказал свою преданность интересам родины, рус­ская армия не принимала его только из-за французской фамилии и не желала подчиняться ему, считая его чужаком.

В советские времена положение иностранцев в нашей стране вновь стало напоминать отношение к ним во времена Москов­ской Руси. Специальные гостиницы для их проживания, отдель­ные маршруты для экскурсий, сопровождающие, контролирую­щие все их контакты, даже при более высоком, чем для своих граждан уровне сервиса, породили на Западе представление о Со­ветском Союзе как об империи зла.

В наши дни ситуация, безусловно, изменилась, но не карди­нально. Иностранцам по-прежнему дают понять, что они не та­кие, как все остальные люди (жители нашей страны). Очень ха­рактерно, что в российских гостиницах, музеях в прейскурантах совершенно официально указаны разные цены на одни и те же услуги для своих (россиян) и иностранцев. Если учесть, что весь современный «западный мир» исповедует идею равенства и для его представителей невозможно (запрещено их воспитанием) выде­ление людей по расовому, этническому, половому или какому-либо иному признаку, то становится понятным, почему они не очень уютно чувствуют себя в нашей стране.

Если воспользоваться рассматривавшейся ранее моделью Беннета, говорящей о воспитании межкультурной чуткости, то для русско­го человека этот путь начинается не с отрицания межкультурных различий, а со стадии защиты, с преодоления сильно развитого чув­ства этноцентризма. Иными словами, нас не нужно убеждать в том, что различия между людьми, народами и их культурами существуют.

Иностранцы для России — своеобразное зеркало, с помощью которого мы, с одной стороны, хотим получить одобрение своим поступкам и начинаниям, а с другой стороны, постоянно осозна­ем свою самобытность и хотим ее сохранить. При этом совершен­но уникальным образом одновременно сочетаются в отношении к иностранцам низкопоклонство и лизоблюдство перед ними с лег­ким презрением и чувством превосходства, как будто мы, русские, знаем что-то, недоступное никому другому. И в межкультурных контактах, безусловно, необходимо учитывать эту двойственность.