Задания контрольной работы 11 страница

Дата добавления: 2014-11-24 | Просмотров: 1563

Джелли Ролл Мортон отмечает, что Кеппард и его "Креолы" с такой же инструментовкой, как у "Ориджинел Диксиленд джаз бэнда" (плюс скрипка) играли самый лучший джаз в Новом Орлеане в 1908 г. "Мне хотелось бы, чтобы вы послушали этих ребят, когда они разойдутся", говорил Мортон. Оркестр Кеппарда покинул Новый Орлеан в 1912 г. и появился в Лос-Анжелесе в 1914 г. и затем играл на Кони-Айленд в Нью-Йорке в 1915 г. Как видно, их маршрут не соответствовал обычной дороге речных пароходов из Нового Орлеана в Чикаго, ставшей своеобразным клише в истории джаза. Музыканты путешествовали также па поездах, в частных автомобилях, фургонах и даже пешком по всей стране.

Другой, белый бэнд из Нового Орлеана в 1915 г. впервые выступил в чикагском "Лэмб'с кафе". Объявленный как "Том Браун'с бэнд прямо из Диксиленда", он играл в "Century Theatre" в Нью-Йорке целых 11 недель, а затем участвовал в водевиле уже как "Пятеро деревенских парней". Их "открыватель", Джо Фриско, вытащивший их из Нового Орлеана, впоследствии называл себя "создателем джазового танца". Оркестр Брауна, однако, был весьма специфичным, рассчитанным на успех у публики "бэндом", отпрыском тех самых "спазм бэндов", которые были столь популярной новинкой во всех водевилях. Мортон называет и "плохими оркестрами, которые соглашались на любую работу из того, что они могли достать, играя на улицах", но в действительности они следовали по тропе, проторенной негритянскими музыкантами - подлинными пионерами джаза.

Незадолго до 1920 г. центр джазовой интенсивности переместился из Нового Орлеана в Чикаго. Вскоре после дебюта "Ориджинел Диксиленд джаз бэнда" у Рейзенвебера молодая девушка из Мемфиса, учившаяся в университете Фиска, на время каникул устроилась работать в музыкальный магазин Джонса в Чикаго. Она должна была демонстрировать чтение с листа и играть новые мелодии. Ей платили там три доллара в неделю. Но вскоре ей улыбнулось счастье, когда трубачу "Шугар" Джонни и его ново-орлеанскому "бэнду", которые работали в Чикаго также с 1915 г., понадобился пианист. Так Лил Хардин, позже мисс Луис Армстронг, получила свою первую работу в джазе. Она описывает эту свою первую встречу с музыкантами следующим образом: "Когда я села за фортепиано, я попросила ноты - как они удивились! Потом они вежливо пояснили мне, что у них нет никаких нот и более того - никогда не было. Тогда я спросила, в какой тональности пойдет первый номер. На меня посмотрели так, как будто я говорила на иностранном языке и, наконец, лидер сказал мне: "Когда ты услышишь два удара о пол, просто начинай играть и все тут" Мне это показалось весьма странным, но я как следует уселась за фортепиано и когда услышала два этих удара, я тоже ударила по клавишам изо всей силы и так громко, что все с изумлением покосились на меня. Мне потребовалась всего одна секунда, чтобы почувствовать, что они играет и в какой тональности - и я была готова. Этот ново-орлеанский "Креол джаз бэнд" принял меня на работу, и я уже не вернулась в музыкальный магазин. Более того, я не вернулась и в университет Фиска". Луис Армстронг тогда тоже находился в середине подобного образовательного процесса, но в качестве учителя. В 1920 г., сойдя на берег с парохода "Дикси Белл" в Сен-Луи, он побывал на местных танцах в так называемом "Клубе шоферов". Об этом событии он вспоминал впоследствии в своей книге "Джаз - это музыка" (1936 г.): "Мы внимательно слушали, как играли там ребята, потому что они пользовались хорошей репутацией у себя в Сен-Луи. Конечно, нам было интересно, что получится при сравнении их с нашими ново-орлеанскими "бэндами" - такими, как бэнд Кида Ори и др. Мы были удивлены. Через минуту мы все могли сказать, что они играют так, как играли у нас дома несколько лет тому назад. Руководитель, казалось, лез вон из кожи, чтобы заставить музыкантов оторваться от нот и импровизировать, но они, видимо, не знали, как это сделать. Мне показалось, что он прочел наши мысли, т. к. всякий раз он старался посмотреть в нашу сторону и улыбнуться, поскольку он не знал, нравится ли нам все это или нет. После нескольких номеров он велел своему трубачу протрубить сигнал внимания, а когда публика успокоилась, он выступил вперед и объявил: "Сегодня вечером мы имеем честь приветствовать здесь трех знаменитых исполнителей из Нового Орлеана - города, где джазовую музыку можно услышать с первым завтраком". После этого мы (со мной были Фэйт Маребл и Бэби Доддс) отхватили одну из самых новых "горячих" вещей, которую слышали, когда уезжали из дома - и мы заставили ее свинговать. Каждый из нас троих имел чувство свинга от природы, и ни о каких нотах не было, конечно, и речи. Казалось, мы разнесем всю эту комнату - как ни играли! Да, всем это очень понравилось. Люди громко кричали, столпившись вокруг нас, просили сыграть еще и еще, ребята из местного "бэнда" тоже вскочили на ноги, а их руководитель подбежал и долго тряс наши руки. Это был первый крупный город, в которой я удостоился такого большого успеха после Нового Орлеана".

Джазмены Сент Луиса да и других городов вскоре тоже привыкли к новой, более "горячей" манере исполнения. Процесс ассимиляции не замедлил наступить. Как свидетельствует Фредрик Рэмси, к 1920 г. свыше 40 выдающихся джазменов в Чикаго были из Нового Орлеана. Этот переезд казался прямо-таки семейным делом. В каком-то смысле так оно и было. Но широкая публика и даже большинство белых джазменов тогда фактически ничего еще толком не знали о джазе. В Чикаго имелась значительная конкуренция и местные музыканты, контролирующие чикагское отделение союза музыкантов, чинили всякие препятствия ново-орлеанским джазменам в получении работы.

Джазовый век, однако, уже быстро набирал ход. Пока белая публика восторгалась пением Эла Джолсона, который исполнял популярную песенку Гершвина в "Синбаде", в Атланте Бесси Смит пела в шоу под названием "Колокола свободы". 14 сентября 1920 г. состоялась первая в мире радиопередача джаза. Кид Ори, Реб Спайкс и Матт Кэри пропустили ее - они только что выехали из Нового Орлеана в Лос-Анжелес. ("В городе не было места, где можно было бы купить пластинки с записями негритянских артистов".) Настоящая, живая музыка находилась в процессе распространения по всей стране.

Глава 15. РАСЦВЕТ ДЖАЗОВОГО ВЕКА (1924 г.)

Если "Ориджинел Диксиленд джаз бэнд" сделал джаз хорошо знакомым, повседневным словом в 1917 г., то Пол Уайтмен сделал джаз полуреспектабельным в 1924 г. Другими словами, джаз стал настолько респектабельным, насколько это смогла сделать всемогущая реклама. Публика в то время слышала очень много о джазе, и ей нравилось то, что она слышала. Руди Вэлли описывал новую музыку как "символизированное синкопирование", что было довольно точным названием той легкой классики, которую играл Уайтмен с профессиональным блеском. Когда мы слушаем сейчас эту музыку на старых пластинках, то ее звучание кажется нам жидким и разбавленным. Однако, в 1924 г. эти пластинки распродавались неплохо, а эта музыка образовывала внешнюю поверхность нового, быстро растущего музыкального явления. Уайтмен родился в 1890 г. в Денвере (шт. Колорадо) и работал скрипачом на Западном побережье. У него был свой оркестр, с которым он уехал из Сан-Франциско в 1919 г. и начал выступать в Атлантик Сити. В следующем году Уайтмен появился уже в фешенебельном отеле "Pale Royal" в Нью-Йорке и одновременно его первая пластинка ("Wispering" и"Japanise Sandman" на обороте), записанная в ноябре 1920 г., стала продаваться повсюду с феноменальным успехом. Кстати, он перезаписал эти же самые мелодии в том же самом стиле в 1954 году.

Для любителей музыки тех лет звуки оркестра Уайтмена казались более полными, богатыми и плавными, чем нам теперь - и не без причины, поскольку он свел воедино огромный оркестр и играл тщательно отрепетированные аранжировки, в которых часто использовал элементы полуклассической музыки. К 1922 г. он уже контролировал 2о оркестров, игравших на Востоке страны, получал еженедельно 7500 долларов на ипподроме и таким образом имел свыше миллиона долларов в год. Весьма важное событие произошло 12 февраля 1924 г. В тот вечер Уайтмен давал джазовый концерт в Эолиен холле, твердыне классической музыки. Разумеется, до этого было много других концертов, где так или иначе звучал джаз, но на сей раз это был первый джазовый концерт во всей истории, который привлек пристальное внимание влиятельной части американской публики. Целью Уайтмена было получить одобрение "признанных авторитетов" и, надо сказать, он преуспел в этом. Как сам он пишет: "Целью моего концерта было показать этим скептикам, как далеко продвинулась вперед популярная музыка - от первых диссонансов раннего джаза и до мелодичных форм настоящего". Среди видных гостей на концерте присутствовали Дэмрош, Хейфец, Стоковский, Крайслер, Мак Кормэк и С. Рахманинов. Виктор Герберт написал для этого случая специальную сюиту.

В первую часть программы был умышленно включен старинный вариант "Ливери стэйбл блюза" со всеми криками, шумами, ржанием и прочими приемами оригинального водевильного джаза с намерением показать, какой грубой эта музыка была до Уайтмена. Это произвело большой успех: "Когда они засмеялись и весело захлопали в ладоши после "Ливери стэйбл блюза", представлявшего джаз прошлого, меня охватил панический страх. Мне показалось, что они не поняли, что это - пародия и аплодируют вещи по ее достоинству". Критик Олин Даунс сделал ту же ошибку. Он чувствовал, что "Ливери стэйбл блюз" был сделан Уайтменом гораздо лучше, чей другие, более изящные композиции, исполненные позже. Сейчас легко видеть, что он был прав. бэнд Уайтмена со множеством всяких невероятных инструментов (флюгельгорн, эвфониум, челеста, геккельфон, бассетгорн, октавина и др.) исполнил 26 номеров - были представлены композиции Элгара. Фримля и МакДауэлла, "переложенные на танцевальную музыку". Однако, сенсацией концерта был Джордж Гершвин, исполнивший свою "Рапсодию в стиле блюз". Единственным критиком, который не пришел от нее в большой восторг, был Лоренс Джилмен. Он писал: "Эта музыка лишь наполовину живая. Как банальны, слабы и условны мелодии, как пресна и сентиментальна гармония! Все это старо. Вспомните наиболее честолюбивую пьесу, "Рапсодию в стиле блюз", и поплачьте над безжизненностью ее мелодий и гармоний, такими надуманными, безвкусными и невыразительными". Однако, Джилмен восхваляет "богатую изобретательность ритмов, выпуклость и яркость оркестровых тонов". Если судить не только по европейским, но и по джазовым стандартам, Джилмен имел на то причину.

Своим концертом Уайтмен неизмеримо продвинул дело джаза вперед. Вскоре после концерта многие джаз-бэнды (как плохие, так и хорошие) могли легко найти себе работу, и эволюция внутри самой музыки значительно ускорилась. Собственная тенденция Уайтмена была направлена к восприятию элементов европейской концертной музыки и слиянию их с джазом. Результаты были поразительными, легко воспринимаемыми и выгодными. Правда, на этом концерте Уайтмен потерял 7 тыс. долларов, но зато рекламы он приобрел гораздо больше. Его агентам было довольно просто провозгласить его "Королем джаза", в то время как часть интеллигенции начала серьезно обсуждать джазовую музыку.

В 1924 г. по всей стране произошло много других важных событий, на первый взгляд друг с другом не связанных, тем не менее, решающих в истории джаза. Как мы уже видели, большие компании записи обнаружили существование огромного рынка сбыта блюзовых пластинок среди негритянского населения и начали выпускать все больше и больше блюзов на специальных пластинках так называемой "расовой" серии. Это означало, что вы можете купить эти записи лишь в лавках негритянских кварталов, но никак не там, где живут белые, если только вы не могли достать их по специальному заказу. Пианист и композитор Кларенс Уильямс рассказывал мне, что примерно в 1924 г., когда он открыл свою музыкальную лавку на Южной стороне в Чикаго, "цветные выстраивались в двойную очередь вдоль всего квартала, когда привозили новые записи Бесси Смит или Ма Рэйни. Иногда эти пластинки продавались из-под полы на улицах по 4-5 долларов за штуку, но никто не спрашивал там записи Поля Уайтмена. и я сомневаюсь, знали ли негры вообще о нем".

Аналогично этому, когда Лидбелли, некоторое время находившийся в техасской тюрьме, был освобожден из заключения в 1925 г., он ничего не слышал о Поле Уайтмене, но был поражен новыми блюзами - он вовсю слушал Бесси Смит и иногда копировал ее. Когда Бесси выступала на Южной стороне Чикаго в мае 1924 г., дело чуть было не дошло до беспорядков. Одинокие эмигранты из глубокого Юга, которые переселились сюда во время 1-й мировой войны в поисках лучшей работы, набивались в театр, где выступала Бесси, чтобы согреть души музыкой своего детства. Ходили упорные слухи, что только за счет продажи пластинок с блюзами Бесси Смит фирме "Колумбия" удалось спастись от разорения, т. к. в связи с появлением радио в первой половине 20-х г. г. общая продажа пластинок упала на 85 процентов.

Однако, выступления Бесси Смит были редким и дорогим удовольствием. Большую часть свободного времени люди проводили обычно на частных вечеринках ("хаус-рэнт парти"). Это социальное явление было стимулировано введением "сухого" закона и стало просто необходимым в годы депрессии. Такие вечеринки организовывались для того, чтобы собрать квартирную плату (ренту), и каждый, кто мог оплатить четвертую часть билета, сердечно туда приглашался. Центром таких вечеринок был, как правило, пианист, чей стиль исполнения определился в результате многих подобных сборищ - он играл очень громко и ритмично. Элементы этого стиля вскоре стали известны под названием "буги-вуги", но большая часть их существовала уже давно, когда негры без каких-либо ортодоксальных инструкций пробовали изложить на клавиатуре рояля свои собственные мысли.

Легендарные пианисты, носившие такие звучные имена, как "Гарри -кошачий глаз", "Джек-медведь", "Подвыпивший Том", "Жук", "Красный в крапинку", "Зубочистка" и многие другие были хорошо известны в начале 20-х г. г. по всему Востоку от Чикаго до Флориды. Тогда существовало более дюжины различных региональных стилей (часто по одному исполнению можно было определить, откуда прибыл тот или иной музыкант) и тысячи характерных фигур для левой руки. Кау Кау Дэвенпорт вышел из Алабамы, Монтана Тэйлор был уроженцем Индианаполиса, Дуг Саггс' происходил из Сент Луиса, а Пит Джонсон - из Канзас Сити, но большинство из них в первой половине 20-х г. г. попало в Чикаго, где они образовали значительную, но незаметную для посторонних школу джаза. t

Но по-своему эти пианисты домашних вечеринок были также важны для джаза, как и гитаристы-коллеги Лидбелли. Некоторые из них оставили после себя неизгладимый отпечаток. Джимми Янси, например, который ушел из театра водевилей еще в 1913 г., чтобы работать в Уайт Сокс парке садовником, очень часто использовал басовую фигуру, обычную для стиля буги-вуги, которая исполняется и до сих пор. Пайнтоп Смит, игравший с Альбертом Эммонсом и Мид Лакс Льюисом в Чикаго, также использовал в левой руке фигуру, ставшую впоследствии стандартной для буги-вуги. А когда Мид Лаке Льюис сымпровизировал свой знаменитый "Honky Tonk Train Blues" (импрессионистическая интерпретация звуков поездов, идущих туда и обратно по Южной стороне), который выгодно отличался от современного ему "Пасифик 231" Онеггера, он создал как бы городской вариант творчества того саиого гитариста, который "ушел туда, где Южная пересекает Собаку". (Позлее темы Эллингтона "Daybreak Express" и "Happy Go Lucky Local" представили собой более сложные оркестровые примеры той же самой традиции.)

Ранние пианисты "буги-вуги", "хонки-тонк", "баррел-хаус", "хаус-рэнт парти" и других течений вырабатывай свой стиль игры без какой-либо оглядки на традиции европейского концертного исполнения на фортепиано. (Лишь рэгтаймы в той или иной степени отражали это европейское влияние). Подобно Лидбелли, но с помощью фортепиано вместо гитары, они как можно больше старались сохранить в своей игре элементы полевых криков, рабочих песен и "ринг-шаутс", поэтому эффект, производимый их игрой, был исключительно перкуссивным. Гармония могла не существовать, мелодия терялась, но ритм обычно был чудом волнующей силы, он был также удивительно сложным и утонченным.

В ночь, когда состоялся первый концерт Поля Уайтмена в Эолиан холле, Луис Армстронг уже находился близко к зениту своей славы и играл всего за несколько кварталов на Бродвее в "Роузлэнд боллрум". Он покинул Новый Орлеан в 1922 г., чтобы присоединиться к оркестру Кинга Оливера в Чикаго, а в 1924 г. приехал на Восток и вошел в бэнд Флетчера Хэндерсона. Сенсация, которую Армстронг вызвал в негритянских джазовых кругах, указывала на то, что нью-йоркские музыканты не были еще к этому достаточно подготовлены. Ударник Кайзер Маршалл говорит: "Я хорошо помню тот день, когда Луис впервые появился на репетиции. Он носил большие ботинки на толстой подошве вроде тех, что обычно носят полицейские; он пересек комнату

- хлоп-хлоп - улыбнулся и сказал: "Хэлло!" Луис играл очень хорошо". А трубач Рекс Стюарт рассказывал мне, что Армстронг носил старомодную куртку из хромовой кожи: "Но, старина, когда он начинал играть, эта куртка казалась нам последним криком моды"

С помощью аранжировщика Дона Рэдмена Флетчер Хэндерсон понял, как заставить свинговать "биг бэнд". (В течение некоторого времени другим "бэндом" в "Роузлэнде" был оркестр Винсента Лопеса.) Стандартным числом музыкантов в танцевальном оркестре было девять - две трубы, два саксофона, один тромбон и четверо в группе ритма (т. е. банджо, фортепиано, ударные и туба). Для записей Хэндерсон добавлял еще один саксофон или трубу, и он почувствовал, что Армстронг прекрасно выполнит эту роль в его "бэнде" из 10-ти человек. Это был очень хороший оркестр перед приходом Армстронга, но его появление создало некоторые дополнительные проблемы. "Я должен был изменить свой стиль аранжировки", говорит Дон Рэдмен, "после того, как я услышал Армстронга". Луис своим присутствием зажигал всю группу и, как свидетельствуют записи, возвышался над всеми остальными.

Оркестр Хэндерсона в "Роузлэнд" знали белые гости-танцоры и некоторые любознательные белые музыканты. Со своей стороны Хэндерсон также знал о Поле Уайтмене и, если судить по его ранним записям, пытался имитировать аристократические аранжировки Уайтмена, т. к. это приносило ему деньги. Однако, Хэндерсону очень нравились такие солисты "горячего" джаза, как Армстронг, поэтому он пригласил его к себе и постепенно бэнд Хэндерсона перестал звучать наподобие оркестра Уайтмена - он стал более горячим и ритмичным. После ухода Армстронга аранжировщик Дон Рэдмен разработал своего рода формулу свингового состава, свинга как стиля - и это было за 10 лет до того, как это слово услышала широкая публика. Между тем, Уайтмен купил 20 аранжировок у Рэдмена, заплатив за них 2000 долларов и наперед зная, что его оркестру будет много хлопот с ними. Было даже условлено, что Рэдмен поможет репетировать с его оркестром. "Этот оркестр из 30 человек, конечно, умел читать ноты", вспоминает Рэдмен, "но они не умели играть с настоящим чувством". Действительно, этот факт легко подтверждается сравнение записей Хэндерсона и Уайтмена одних и тех же аранжировок Рэдмена. С точки зрения осведомленности широкой публики в 1924 г. Флетчер Хэндерсон еще не существовал. Тем не менее, публика слышала о джазе и из других источников помимо Пола Уайтмена. Ровно через 9 ней после концерта Уайтмена трое шумных белых любителей из Сент Луиса (два торговца содовой водой и вышедший из веса экс-жокей) сделали запись в Чикаго по предложению Айшема Джонса, популярного бэнд-лидера. Джек Бленд, Дик Сливен и Рэд МакКензи играли на банджо, расческе, завернутой в папиросную бумагу, и "казу" (игрушечная труба также с папиросной бумагой, которая вибрировала от гудения с закрытым ртом). Объявленное как "Маунд Сити блю блоуэрс", это трио подражало старым традициям негритянских уличных оркестров ("спазм бэнд") и имитировало их шумно и хорошо.

Первые записи трио, "Блю блюз" и "Арканзас блюз", были выпущены фирмой "Брансвик" в виде популярной серии (что означало их самое широкое распространение) и оказались лучшими записями дня. Было распродано так много пластинок, что лавки старьевщиков до сих пор завалены ими. Подобно "Ориджинел Диксиленд джаз бэнду" в 1917 г., "Маунд Сти блю блоуэрс" в 1924 г. играли так "горячо", как только могли - это было необычно и произвело сильное впечатление в то время. Они были представлены публике как новинка, и высшее общество нашло их забавными. Во время их выступления на свадьбе Алисы Буш из фамилии Анхойзер-Буш произошел один характерный случай, о котором Джек Бленд последствие писал в своих воспоминаниях в журнале "Джаз рекорд": "Кто-то из гостей подошел к нам и полюбопытствовал, можем ли мы сыграть им вальс из "Веселой вдовы". При этом он дал 20 долларов Сливену, после чего тот сказал: "Конечно!". Мы начали "Розу Рио Гранде" и продолжали играть ее всю ночь, разумеется, больше, чем за двадцатку". Затем "Блю блоуэрс" играли в "Паласе", совершили турне по Европе и стали любимцами общества, которое не могло отличить одну мелодию от другой, но млело от радости при звуках этих "дьявольских инструментов". (Впоследствии к ним присоединился гитарист Эдди Лэнг.)

Если мы окинем взглядом историю джаза, то мы сможем теперь сказать, что группа "Маунд Сити блю блоуэрс" играла (и вполне компетентно) на своих импровизированных инструментах грубоватую, кое-как сделанную музыку, которую молодой Лидбелли играл еще в 1900 г. и которую У. К. Хэнди слышал в Кливленде в 1903 г. (хотя он слушал только струнные инструменты). Это была своего рода традиция любителей, сохранившаяся и в 20-е г. г., по которой каждый, кто мог издавать более-менее мелодичные звуки, участвовал в подобных оркестрах. Традиция в "спазм бэнде" во многом зависит от этого участия. Такие бэнды существуют и сейчас, преимущественно в сельских районах и что интересно - среди фанатичных поклонников джаза. В первый, известный нам бэнд этого рода входили Эмиль Лакум, "Высохший хлеб", "Виски", "Теплая подливка", "Пит кривая нога" и др. Они играли на улицах Нового Орлеана еще в 1896 г. Их инструменты так же, как и их музыка, были импровизированными. (Например, в 1902 г. Кид Ори, по его собственным словам, играл "на скрипке домашнего изготовления, на самодельных гитарах и банджо, а вместо ударных - на стуле"). Некоторые из них стали потом профессиональными музыкантами. Вопрос о том, играли они джаз или нет, относится скорее к терминологии, т. к. было бы неправильным совершенно игнорировать их. Между прочим, что-то вроде взаимной обратной связи наблюдалось в джазе и там, где белые любители выступали в традициях негритянских песенно-танцевальных бэндов на уличных углах. Здесь мы находим параллель к представлениям артистов-менестрелей с черными лицами. Эти любители, беззаботно и весело ошибаясь, копировали мелодическую свободу полевых криков и рабочих песен негров, исполняя их хотя и очень громко, но ритмично. И они нашли свою публику. Со временем лучшие из них стали профессионалами и объединились с другими профессионалами, которые обожали старый джаз. В этом особенно четко проявляется элемент участия. Кое-что из этого процесса помогает также объяснить и возникновение ново-орлеанского движения "ривайвл", которое началось примерно с 1940 г. и сыграло большую роль в распространении джаза.

В 1924 г. появились также записи более "горячие", чем те, которые были сделаны группой "Маунд Сити блю блоуэрс". Речь идет о группах Кинга Оливера, Флетчера Хэндерсона. Бэнни Моутена и Кларенса Вильямса (последние - с Беше и Армстронгом). Однако, "Блю блоуэрс" получили тогда более широкое распространение и привлекли внимание американской публики. Их влияние ощущалось повсюду. Живя в Спокене (шт. Вашингтон), 20-летний Бинг Кросби был очарован ими и стал им усердно подражать: "Временами я использовал "казу", засунув его в жестяную банку и водя ею взад и вперед, чтобы получить эффект звучания тромбона. Этот прием я тоже подцепил у "Блоуэрс". Как и тысячи других юношей по всей стране в середине 20-х г. г., Кросби был самоучкой, и в этом ему помогали джазовые пластинки. Классной комнатой для него являлся магазин "Бэйли мьюзик компани", куда молодой Кросби приходил с друзьями просто послушать пластинки, не покупая их. Для Кросби и многих ему подобных внезапно открылся короткий и прямой путь к славе и счастью. Все, что вам надо было сделать, это освоить приемы "горячей" игры на любом инструменте. Этому не обучали в школе, и даже преподаватели музыки не могли бы научить вас этому. Вам не нужно было даже учиться читать ноты - все можно было играть на слух. Кросби вспоминает: "Мы выбирали несколько пластинок и затем проигрывали их. Эл Ринкер обычно запоминал фортепианные аккорды, а я стиль солиста и разные вокальные приемы. Другие музыканты умели читать ноты, но они не умели играть так, как мы". Таким образом, вы становились "гением" чуть ли не за одну ночь - даже среди музыкантов, т. к. большинство из них не могло играть "джазово". Вы были молодим человеком с трубой и, самое главное, делали неплохие деньги.

Спустя несколько лет другая группа белых молодых людей из "Ocтин хай скул" в Чикаго начала копировать пластинки совместно. Трубач Джимми МакПартлэнд так рассказывает об этом: "0бычно мы ставили какую-нибудь пластинку (естественно, из репертуара "Нью Орлеанс Ритм Кинге"), проигрывали несколько тактов, а затем разбирали свои ноты. Мы настраивали наши инструменты по звучанию пластинки на проигрывателе, отвечая высоту тона, и играли каждый свои партии. Затем останавливались и играли еще несколько тактов - 2, 4, 6 и т. д. до самого конца, пока не заучивали всю вещь. Можете себе представить, как трудно было нам в самом начале. Через 3-4 недели мы могли проиграть целиком только одну вещь - тот самый "Farewell Blues", с которого мы начинали". В данном случае группа белых северян копировала более опытную группу белых музыкантов из Нового Орлеана, которые (как сообщает их трубач Поль Марес) в свою очередь "старались как можно лучше скопировать музыку цветных бэндов, которую мы слышали у себя дома".

Граммофонные пластинки в те годы были, вероятно, наиболее эффективным средством распространения джаза. Разумеется, если слушать джаз непосредственно, то это могло бы дать более сильное впечатление. При мерно в 1917 г., когда "Ориджинел Диксиленд джаз бэнд" сделал свои первые записи, студент из Блумингтона (шт. Индиана) по имени Хоги Кармайкл услышал их и сделал для себя волнующее открытие. Его мать нередко играла рэгтаймы. но тут было нечто другое, совершенно новое. Он назвал эту музыку "ударным стилем", она ассоциировалась у него с великим кларнетистом Леоном Рапполо и "Ново-орлеанскими королями ритма" - третьим белым "бэндом", прибывшим в Чикаго из Нового Орлеана. "Дуд-дуд-дудл. ла-ди-эй-ди-эдл-ла-да! Т. е. удар, который получается, когда вы бьете кулаком в ладонь", объяснял он своим товарищам. К тяжелому акценту на 1-м и 3-м бите (наподобие маршей Сузы) добавлялся вторичный акцент на 2-м и 4-м бите. В этом "ударном стиле" использовался "офф-бит"- акцент, который сделался стандартным в 20-е г. г., но опять же он был более сложные и плавным, что сделало звучание рэгтайма старомодным.

В 1924 г. Кармайкл услышал группу "Вулверинс" с трубачом Биксом Байдербеком. Она била первым "горячим" джаз-бэндов, составленным из белых северян и выходцев со Среднего Запада. Признание было мгновенным, а восхищение безграничным: "Я почувствовал, что мои руки затряслись и похолодели, когда я увидел, как Бикс достал свою трубу. Вот он взял ее - только четыре ноты! Он их выдул, как будто ударил ими, как бьет деревянный молоточек по колокольчику - а его тон, богатство звука. Я встал из-за пианино, пошел, пошатываясь, в угол и упал на тахту". Чистые, прямые звуки трубы Бикса ударили по слуху Кармайкла в подходящий психологический момент, как они и до сих пор поражают слух людей, еще не родившихся в то время.

С этого момента Бикс и джаз стали синонимами для Кармайкла. Через год Кармайкл, Бикс и Боб Джиллет слушали Армстронга, который играл тогда вторым корнетистом у Кинга Оливера: "У Кинга было два трубача, фортепиано, бас и кларнет. Бикс дал знак толстому черному парню и тот начал играть стремительный "Bugle Call Rag". Я посмотрел на Бикса. Он вскочил на ноги, его глаза округлились. Ибо этот первый квадрат играл 2-й трубач Оливера, Луис Армстронг. Он был скор на руку. Наш Боб Джиллет даже упал со стула и очутился под столом - так он выражал свой восторг. Каждая нота Луиса казалась совершенством". Однако, и двадцать лет спустя Кармайкл еще сравнивал Бикса и Луиса в пользу первого: "Бикс играл не так грубо, как Луис. Его "брейки" были не менее горячими, но он тщательно отбирал каждую ноту с поистине музыкальным вкусом. Он показал мне, что джаз может быть музыкальным и красивым и в то же время "горячим". Его музыка волновала меня как-то по-особому".